— Благодарю. О, кстати, Магнус просил вам кое-что передать. Он просил вас проверить, готов ли его снегоход.
— Готов. Вон в том сарае, вместе с моим, — Гэри показал на черный железный сарайчик в начале причала. — Я держу его здесь, чтобы, когда навалит снегу пять футов, я мог ездить от причала до дома.
— Пять футов снега? — переспросил Колдинг и рассмеялся. — Да ну вас, я ж не вчера родился.
Гэри лишь скривился улыбкой курильщика травки и кивнул.
Колдинг оборвал смех.
— Погодите, вы серьезно? Пять футов?
— Ну да, — сказал Гэри. — Это если зима мягкая.
— Эй, вы двое, хорош трепаться, э? — донесся крик Клейтона из машины. — Мне работать надо.
Гэри отрывисто отсалютовал отцу, затем отвязал швартов и запрыгнул на катер. Он взобрался по трапу на открытый мостик. Секундами позже пробудились и утробно и мощно заурчали двигатели «Шарккэта». Судно было достаточно просторным, чтобы эвакуировать весь персонал, если дойдет до этого.
Гэри помахал Колдингу и крикнул:
— Удачи, шеф. Если что надо — вызывайте!
Двигатели взревели, и катер рванул к выходу из гавани, оставляя мощный кильватерный след.
Колдинг вернулся к «Хамви» и забрался в машину.
Клейтон посмотрел катеру вслед, затем покачал головой:
— Такой хвастунишка… Я люблю его, но это так тяжело, когда твой сын педик.
— Педик? — удивился Колдинг. — Вы полагаете, ваш сын — гей?
Клейтон пожал плечами:
— Так у него серьга, э? Гомосексуалист, точно говорю.
— Подумать только, — сказала Сара. — Сережка у мужчины? Ну, тогда он точно гомосексуалист.
Колдинг потер глаза.
— Клейтон, вы действительно человек высокой культуры и эрудиции.
— А что, не так, что ли? — сказал Клейтон. — Ладно, давайте-ка заканчивать с этим дерьмом, чтоб я мог заняться делами. Мне платят за поддержание имущества в рабочем состоянии, а не за подработку таксистом.
Выражение «соль земли» недостаточно емко характеризует Дитвейлера. Скорее скала, на которой может проступить эта соль.
— Клейтон, вам, по-моему, пора остыть.
— Да-а? А на это что скажете, э? — Клейтон наклонился влево и выдал громкий и резкий пук. Вонь гнилых яиц тотчас наполнила салон «Хамви».
— Твою мать, — буркнул Колдинг и высунул голову в окно. Сара выдала рвотный звук и, захохотав, сползла с заднего сиденья.
— О, Клейтон! — крикнула она, дыша через рукав рубахи. — Что это залезло вам в задницу и сдохло там?
Плечи Клейтона подпрыгнули от смешка. Он сделал глубокий вдох через нос:
— Ох, классно получилось, а, Колдинг? Добро пожаловать на Черный Маниту, горожанин.
— Отвезите нас, пожалуйста, назад, к дому, — попросил Колдинг. — Я хочу осмотреть пост охраны.
Клейтон сдал машину задом с причала, затем проехал занесенную песком отмостку и забрался на дюны. Когда он выбрался на ведущую к дому дорогу, то все еще продолжал смеяться.
9 ноября. Пей, пока не стошнит
Безумие. Тим Фили проработал с Цзянь два года, поэтому был уверен, что распознает безумие, когда увидит его. А как назвать все это? Ну да, безумие.
Менее двадцати четырех часов назад Эрика Хёль вылизывала односолодовый скотч из его пупка. Медленно. Это было здорово. Это было так остро, так весело и так сексуально. Конечно, застрять на заледенелом острове на долгие месяцы совсем не прикольно, но застрять там с отвязной голландской пумой делало пребывание здесь относительно приемлемым.
А потом? Взрывы. Диверсия. Обугленный Брэйди Джованни. Та же самая отвязная голландская пума едва не зарубила Цзянь пожарным топором. Колдинг весь в крови. Гигантский самолет и долбаная секретная база, полная юпперов. Прямо как фильм о Джеймсе Бонде при участии натуральной деревенщины.
И, наверное, хуже всего то, что его наградили обязанностями Эрики.
Надо выпить. Может, отыщется где-нибудь в доме рюмочка-другая, может, даже раньше, чем он найдет оружие, — потому что если ему придется слушать эту не в меру счастливую женщину с бигуди в волосах еще хоть минуту, то он застрелится.
— Это мой любимый вид на весь остров, — сказала Стефани. — С заднего крыльца.
— Да ну? — сказал Тим. — Я б сказал, подходящее название для черного хода.
Стефани рассмеялась. А ее бывший качок-муж — нет. Он сердито зыркнул на Тима, ясно давая понять: «Поосторожней, дубина». Хоть он и не такой огромный, каким был Брэйди, но достаточно крупный. Тим решил быть поосторожней.
То ли в похмелье дело, то ли нет — от вида с просторной веранды у Тима просто перехватило дыхание. Дом был жемчужиной, венчавшей корону запятнанных снегом золотисто-песчаных дюн, полого спускавшихся к берегу.
Крупинки песка вперемешку со снегом мело по ступеням тесаного камня, что вели почти к самому пляжу. Белые шапки сверкали на волнах до самого горизонта. Сотни пенящихся точек непоколебимо стояли под ударами накатывающих волн: убийцы кораблей — гранитные глыбы. В двухстах ярдах от берега торчала скала, поднимаясь на шестьдесят футов над водой.
— А что это за здоровая скала, похожая на лошадиную голову?
— Да она так и называется, Лошадиная голова, — ответила Стефани.
Ну конечно, потому ее так и назвали. Остров Черный Маниту, поэтическое место.
— Идемте, — сказала Стефани. — Еще столько всего надо вам показать!
В конце веранды красовалось широкое, от пола до потолка венецианское окно. Французские двери выходили в просторную гостиную с кожаной мебелью и дорогого вида столами. В центре широкого, красного дерева стеллажа, плотно заставленного старинными томами в кожаных переплетах, — плоская панель большого телевизора. В тон стеллажу — барная стойка: красное дерево с мраморной полкой и медной отделкой — она доминировала в комнате. А позади стойки — слава тебе господи! — хорошо освещенный стеклянный бар с сотнями бутылок.